Александр Федорович Ерохин, старший сержант милиции в отставке, «родился в сорочке» - так обычно говорят, вы знаете, о счастливых, удачливых людях.
Сами посудите, чем он не счастливчик? Фронтовик с 1942 года, с 18 лет, всю Великую Отечественную прошагал без единого ранения, в 1948 году был демобилизован из армии и переводом из войск НКВД, или МВД, стал служить в Арзамасской милиции, откуда спустя 27 лет благополучно вышел в отставку.
Ныне ему, представьте себе, 90 лет, а здоровье сохранил - дай Бог каждому! Моложавый, по- военному подтянутый, с командирскими интонациями в голосе, с негаснущим интересом к активной жизни, несмотря на долгие годы на «гражданке», на заслуженном пенсионном отдыхе, вне социума (сам удивляется на себя: «Надо же, я ведь почти 45 лет на пенсии!») Память у него отменная, подчас даже лучше, чем у многих молодых людей, рассуждает о прошлой и современной жизни, о политике здраво, со знанием дела: внимательно следит за событиями в стране и мире по ТВ и газетам, активный участник общественной ветеранской организации...
Главное наследие отца
Нет, не могу удержаться от восторга и скажу прямо: «Я со своим высшим литературным образованием, с особым, уважительным отношением к слову, восхищена Вами, Александр Федорович! Тем, как мудро, красноречиво Вы говорите - все равно, что записной оратор, не лезете за словом в карман, имеете на удивление широкий лексикон, иначе говоря, богатый словарный запас, Вас не хочешь, а заслушаешься, честное слово!»
Здесь налицо не только природное здравомыслие, но и явная склонность к философствованию, к поиску глубинных смыслов жизни, воочию аналитический склад ума. Жаль, бедность крестьянского детства и отрочества в селе Успенское Арзамасского района, ранняя потеря матери (умерла, когда сыну было 6 лет), военные тяготы страны, личная ответственность за благополучие семьи, за детей не позволили старшему сержанту милиции Ерохину в свое время продолжить образование, а то бы, глядишь...
Но отрадно, что все хорошее, чем наградил А. Ф. Ерохина Бог, не пропало, не кануло без возврата в Лету, реку забвения, а было счастливо сохранено и, уверена, приумножено семьей. Ведь свое нежелание «жить без царя в голове», как говорится, быть рабом слепых страстей, что своих, что чужих, свое стремление к правильному пониманию жизни, к разумению традиционных человеческих ценностей отец счастливо передал родным детям, дочери и сыну, а от них внукам и правнукам.
Согласитесь, не это ли самое главное наследство, что еще при жизни, долгой и гармоничной, Александр Федорович Ерохин, арзамасец, участник ВОВ, ветеран МВД, неимущий житель СССР, как и большинство из нас в то время, завещал своим прямым потомкам? «Знаете, так хорошо ныне живу, что и умирать не хочется, не готов», - понизив голос, признался мой собеседник...
И ведь я не одна, представьте, с упоением внимала его рассказам в течение более чем 3 часов. Затаив дыхание, с блестящими от гордости глазами слушала мужа и его 88-летняя, тоже прекрасно сохранившаяся во всех отношениях жена Антонина Алексеевна. Вмешалась в нашу беседу она лишь раз, в конце, одобрив мой комплимент по поводу блестящих коммуникабельных способностей (к общению) ее мужа:
«Мы с ним 66 лет женаты, прожили душа в душу, и я не устаю всем говорить: хоть всю страну из края в край обойди, а лучшего мужа и отца, чем он у меня, не найдешь! Соседи до сих пор нам в спину пальцем тычут, насмешничают: «Ну, опять под ручку пошли, опять парой..» А нам что, врозь ходить? Если мы всегда, всю жизнь с ним вместе, если у нас ни ревности, ни серьезных ссор не случалось, детей хороших вырастили, здоровье до самой глубокой старости, как видите, сохранили. А все почему? Любили, уважали, берегли друг друга..»
Хранил покой семьи
Ну, тут, как говорится, грех было не задать главе семейства волнительный для всякой русской женщины вопрос: «Неужели вы не выпивали, как другие мужики, теряя подчас чувство меры, порядочности? Неужели «в засады часто не ходили», так, чтобы жена милиционера начала нервничать, скандалы закатывать, подозревая измену - и небеспочвенно порой, вы это знаете не хуже меня, так?» Александр Федорович при молчаливом и полном согласии жены ответил на это: «Было, было однажды, когда я со спиртным перебрал, контроль над собой потерял, жена меня домой на себе, почитай, волокла по ночным улицам. Это когда Арзамас перестал быть областным центром, стал районным городом. А я и сам работал в охране облисполкома, и жена моя бухгалтером в областной прокуратуре была, мы оба с ней переживали из-за работы, из-за жилья, благополучия детей тогда. Вот на прощальной вечеринке в прокуратуре и случился со мной этот казус... А больше ни-ни, после того горького урока ничего подобного я не допускал. Выпивал, не без этого, но старался хорошо закусить, чтобы разум, контроль над собой, над ситуацией не утратить. Наверное, военный опыт сказался, милицейская специфика... С 1954 года не курю, решил, что здоровье дороже... Согласен, я всегда высоко ценил покой жены, детей, хранил свою семью, потому что до сих пор уверен: у человека дороже семьи, близких людей, родного очага ничего быть не может. Всегда был занят по выходным, когда они случались, детьми, домом, дачей, так что скуки я не знал практически никогда, не до нее как-то было...»
«Но ведь другие-то мужики, товарищ Ерохин, оглянитесь-ка кругом, и спиваются, и гуляют направо-налево, скандалы в семье учиняют, разводятся, детей на произвол судьбы бросают... Скажите, откуда в вас взялось это уважение к женщине, к жене, любовь к детям, ответственность за их будущее, за сохранность семьи? Согласитесь, среди образованных русских мужиков подобное не столь часто, как хотелось бы, встретишь, а тут работник милиции, при властных полномочиях, не офицер к тому же, с 7 классами школы за плечами, а ведет себя как цивилизованный, очень культурный, очень воспитанный европеец. Как удалось вам и самому счастливо прожить жизнь, и гармоничную семью создать?» - не отстаю я со своими актуальными, особенно по нынешним временам, вопросами.
«Да я как-то не задумывался над этим, жил себе и жил, принимал решения, какие считал нужными, полезными для семьи, с женой обязательно совет держал, о детях беспокоился, - отвечает Александр Федорович. - Может, я и вправду мать- покойницу не забывал, тосковал рядом с мачехой по материнской ласке, любви, вниманию. Но у меня были чудесные бабушки, привечали нас с сестрой, заботились, я их очень любил... Возможно, тогда и научился, действительно, ценить женщину.»
Европейские университеты
Собравшись с мыслями, минуту спустя, Александр Федорович продолжил нашу интересную беседу: «А вот что касается цивилизованного, культурного отношения... Действительно, во время войны я столкнулся с Европой лоб в лоб. Ведь войска НКВД, где я служил, конвоировали пленных фашистов, надзирали за ними при строительстве порушенных в СССР, в ходе войны фабрик, заводов, шахт, зданий. И мне интересно было беседовать с поляками, венграми, румынами, немцами, что пачками сдавались нам в плен, узнавать, как они жили на своей родине, что у них там, за кордоном, за обычаи. Многие из них грамотные были, русский выучили, книг много прочитали... Где бы я, простой деревенский паренек, узнал обо всем этом? А тут такие шикарные «университеты» открылись передо мной, не ленись только, впитывай знания, как губка воду. Вот я и впитывал, брал от них все хорошее, наверное: не хотелось после войны неучем возвращаться на родину, фронтовик должен был марку высоко держать, гордиться Победой, доставшейся нам ценой миллионов жизней...»
Глаза у Александра Федоровича затуманились, в разговоре возникла пауза. «Тяжело, страшно дороги войны вспоминать, такого мы там нагляделись, такого лиха нахлебались... Разве мог я после тех испытаний, того океана народного горя и слез причинить страдания своим родным, самым близким и любимым людям? Не мог, не хотел, чтобы они мучились и страдали из-за меня. Наоборот, старался их счастливыми сделать, в этом видел свой долг, свою задачу мужа и отца. Хватит, думал, настрадался наш народ за войну под завязку, пришла пора и нам счастливо пожить, в мире и согласии», - подытожил Александр Федорович свой рассказ о причинах завидного семейного благополучия супругов Ерохиных.
По дорогам Великой Отечественной
Ну что ж, может, я и впрямь «в сорочке родился», как вы говорите. Потому что мне в той войне, в Великой Отечественной, в той страшной человеческой мясорубке сильно повезло, я считаю: напрямую в боях участия не принимал, ранен не был, - пустился ветеран ВОВ в воспоминания о «сороковых-пороховых» годах. - Нас ведь, горьковских, с Нижегородчины, почти всех в 1942 году в Москве в войска НКВД служить распределили, где я и пробыл вплоть до демобилизации 1948 года. Только с одного моего села Успенское нас четверо попало в тот полк внутренних войск НКВД - я, Саша Зиновьев, Иван Флегонтов, Виктор Волков, мы и держались рядком, помогали друг дружке, чем могли. Но дедовщины, скажу я вам, тогда в армии и в помине не было, солдаты были одного года призыва, дисциплинированные, в полку во всем порядок поддерживался, никакой расхлябанности - время-то суровое, военное... Конечно, гибли и солдаты, и офицеры НКВД в Великую Отечественную, страшная война была, а мы ведь находились вплотную к передовой, чтобы сразу принимать пленных и конвоировать в нужное место, выявлять диверсантов. Были, были и такие среди нашего брата, советских людей, сигналы гитлеровской авиации подавали с земли, направляли бомбежку на важные объекты. Мой земляк Саша Зиновьев под Курском угодил под артобстрел и погиб, его мы и схоронили там на железнодорожной насыпи...
М-да, где я во время войны только ни бывал! В 42 году, помню, нас после короткого обучения ратному делу бросили сразу под Воронеж - передняя линия фронта там пролегала. Зима стояла ужасно холодная, немцы и их союзники буквально промерзали, пачками в плен сдавались. Нашей задачей было отправлять их в тыл. Как сейчас вижу: идет целая толпа врагов через линию фронта - в плен сдались, все с оружием, а нас горстка, и мы препровождаем их к нам в тыл... Опасались, конечно, всегда были настороже, наготове: ведь кто знает, что у врага на разуме? Хоть он и пленный, а все равно враг, тем более при оружии. Разоружишь их, тогда только вздохнешь посвободнее, чуток расслабишься... Помню, пленные поляки, словаки, чехи жались больше к нам, к русским, к союзникам-немцам были настроены враждебно, говорили, что их насильно заставили воевать на стороне Германии. Случалось, обеды у немцев отбирали, унижали их, били, а мы обязаны были наводить должный порядок в их лагере, заступаться, получается, за врагов своего народа. Не по себе, конечно, нам было, советским солдатам, но порядок есть порядок, параграф устава надо соблюдать...
Потом был Крым: сопровождаешь, бывало, целый эшелон пленных, а в охране нас всего-то 3 человека. Тут уж берегись, держи ухо востро, внимательно следи за каждым их шевелением, иначе ЧП, а то и что похуже жди... К весне 43 года советский фронт перешел в наступление, мы оказались на Курско-Орловской дуге, в знаменитом огненном кольце. Дежурили по ночам, по 2-3 человека,выявляли диверсантов, дезертиров, а днем отсыпались в шалашах.
Была у нас и снайперская рота, выезжала ночью на передовую, утром возвращалась... Когда часть Донбасса освободили, нас по приказу сверху туда бросили: это чтобы, значит, военнопленные немцы сами восстанавливали то, что они же и разрушили. Пришлось тогда, помнится, под усиленной охраной везти в Нижний Тагил «сидельцев» специальной тюрьмы для полицаев из числа граждан СССР, которые на оккупированной территории служили гитлеровцам, издевались над своими. По приказу Сталина они должны были строить на нашем Севере заводы...
В конце войны наш полк перебросили в Сталинград, я принимал, получается, непосредственное участие в восстановлении города, главного городского театра. А как ехали, помню, туда - кругом, куда ни кинешь взгляд, степи и степи, жилья никакого нет, все сожжено, порушено, искореженная техника везде валяется...
В Сталинграде нам дали почти миллион пленных немцев под охрану, которые обязаны были работать, не покладая рук, на восстановлении города. А чтобы лучше справляться с заданием, мы набирали тогда из самых добросовестных пленников «вспомогательный конвой», выдавали им повязки с надписью "ВС" и расставляли в круговую охрану - для присмотра друг за другом. А позже самых честных из поляков, чехов, венгров возвращали в качестве поощрения на родину, где мы и передавали подконвойных в комендатуры уже на их родной земле...»
«Моя милиция меня бережет»
«В 1948 году я был демобилизован из армии, свое личное дело привез в Горьковское управление МВД, чтобы получить место в милиции на своей малой родине. Женился вскоре на Тоне ,односельчанке, стал служить в Арзамасской милиции - в дежурной части, в КПЗ, или ИВС, был одно время начальником медвытрезвителя... Как служилось в отделе? Да я честно, добросовестно служил, надежный служака из меня получился. В отличие от молодых, зеленых, необстрелянных милиционеров я ведь войну прошел, а «война - не мать родна», как известно, быстренько уму-разуму учит. Поэтому я всегда старался разумно подходить к выполнению заданий, соблюдал дух и букву закона, конечно, но старался справедливо обращаться даже с преступниками.
Жил я с семьей тогда на улице Октябрьской, в нижней части города, где всегда ворья было много, мошенников разного рода, преступного люда. Но они меня уважали, открыто при встрече говорили: «Мы понимаем: наше дело - воровать, дело милиции - воров ловить. Мы на тебя не в обиде, не в претензии, каждый делает свое дело»...
Ну, что за работа была у милиции сразу после войны? Сотрудников отдела тогда было около 150 человек - на город и район вместе, и это заодно с уборщицами и всем техническим персоналом. Но не жаловались...
Дежуришь, бывало, и тут вызов поступает: пьяная драка на площади... Мы с шофером вдвоем выезжаем на «раковой шейке» - дежурную милицейскую машину так прозвали. Приехали, стали разбираться, человек 6 самых агрессивных драчунов посадили в машину, везем в отдел милиции для оформления протокола. Шофер- то у себя в кабине, отдельно, а я-то сажусь вместе с хулиганами, больше некуда было. Чувствую, бузить начинают, вот-вот выйдут из подчинения. Что делать? Пьяному ведь море по колено, не соображает ничего, а тут целая пьяная группа... Быстро прокручиваю в голове: «разделяй и властвуй», справедливость уважают даже преступники, на этом и надо сыграть... Перехватываю инициативу, громко говорю всем: «Обещаю на месте досконально разобраться, кто виновен в драке, а кто нет. Невиновных, обещаю немедленно распустить по домам». А сам внимательно наблюдаю за реакцией на мои слова. Поверили, стихли. У горотдела отпускаю тех, кто вел себя относительно спокойно, у кого совесть чиста, и задерживаю оставшихся бузотеров, оформляю на них протокол...
Я еще на войне понял, а в милиции придерживался всю службу одного главного правила: глупый героизм, пустая бравада ни к чему. К выполнению задания надо подходить разумно, взвесить все варианты и выбрать самый подходящий, самый правильный с точки зрения закона, служебного устава и здравого смысла.
Ну, сглупил бы я в той машине с пьяной оравой. Ну, поднял бы на них голос, потребовал тишины, уважения к себе, к милицейским погонам. Но я ведь был один против шестерых... Они не дураки, быстренько просчитали бы, на чьей стороне перевес. И что? Очередное ЧП, возможная авария на дороге, покалеченные люди и судьбы... Кому от этого было бы легче? А я действовал, на мой взгляд, грамотно в той ситуации: ослабил пьяную агрессию, разобщил хулиганов, а главных зачинщиков драки задержал. «Поступил правильно, строго по закону», - было мнение начальства. «Разобрался умно, по справедливости», - благодарили меня позднее сами участники потасовки...
«Так что при умном подходе закон всегда защищает интересы людей, в том числе и преступников, а не противостоит им. Уверен, также обстоит дело и сейчас. Но законы разумно надо применять, дух закона учитывать, здравый смысл, психологию людей, а не лезть бездумно напролом».
Рассказ записала В. Четнева, майор милиции в отставке